Жизнь на
склоне, скоро предстоит
На последний
суд явиться высший.
Что там ждет, -
поставят ли на вид,
Иль в анкету
выговор запишут.
Это вряд ли –
прегрешений тьма,
Смолоду услады
да потехи,
А благодеяний
лишь сума
Нищего с
огромною прорехой.
Взять хотя б
октябрьский мятеж,
Погубивший
праведность и Веру
Тянет на,
пожалуй, где-то меж –
Сроком вечным и
до высшей меры.
А
экспроприации, а шмон
Светлых душ
нечаянных страдальцев,
Сволочей,
взращенных миллион
Не один, не
сосчитать по пальцам
Сколько
подготовил комсомол
Хищников без
страха и упрека.
Ад собрать не
сможет столько смол,
Чтоб сварить их
всех, согласно срока.
А куда подеть
голодомор,
Здесь вопрос
поставлен или, или.
Не пройти его,
как мелкий вор,
Лишь, пожалуй,
минимум, как киллер.
"Как не больно мне покинуть свет,
Избежать чертей
голодных свору?”
Черт в ответ : "Альтернативы нет
Тем, кто
развязал голодоморы”.
"Я за все покаяться хочу -
И ступить на
новую дорогу
И поспешно
Библию учу,
Чтоб смягчить
расплату на немного.
И стараюсь из
последних сил,
И молюсь
украдкой несмело.
Чтобы мне
Всевышний заменил
Адское сожжение расстрелом”…
Постскриптум Из рассказов
моей матери, Остапенко Надежды Антоновной, уроженки Кировоградской области я
привожу реальную историю про голодомор 32 -33х годов прямо или косвенно
устроенный сволочами - коммунистами по указанию Кремля. Ее отец и мой дед - герой Первой мировой,
награжденный двумя Георгиевскими крестами, после контузии на фронте стал
инвалидом и работал в лесничестве села Тишковка Добровеличковского района.
Одним из первых отвёл двух лошадей и корову в колхозное хозяйство. Но был
арестован в 1933м за то, что собирал колоски пшеницы на колхозном поле после
жатвы, чтобы добавить их в травяные лепешки и накормить детей. Его жена и моя
бабушка с пятью детьми были брошены на произвол судьбы. Мне не забыть
характерный эпизод со слов матери, как упитанной наружности энкаведэшник,
раздосадованный безрезультатным обыском, на глазах опухших от голода голопузых
детишек разбил самодельные ручные жернова со следами кукурузной муки (простите,
я не могу сдержать рыдания, когда пишу эти строки). По возвращении деда, перед
Отечественной войной, в живых из детей остались только моя мать и ее сестра
Мария. Старший брат Григорий от голода полез на клен за зеленой молодой кашкой,
сорвался по слабости и умер на месте от
перелома позвоночника. Другой брат, Степан был задавлен трактором, когда заснул на поле
во время работ, а еще одна сестра умерла непосредственно от голода. В конце
войны к деду в хату забрела группа "подпольщиков - коммунистов"
- 12 человек, которые скрывались от
немцев дабы не быть угнанными на работы в Германию. Дед укрывал их сколько мог
и кормил, не тая старых обид. А когда ночью немцы нагрянули, он успел вывести
их буераками на спасительную тропу и они спаслись. Когда немцы ворвались в хату
и все поняли, они избили всю семью с оставшимися детьми, деда расстреляли на
глазах моей матери. Один немец прикладом выбил ей передние зубы, хату спалили.
Бабушку с детьми велели расстрелять в лесу одному немцу. Но немец оказался не
полным зверем, стрельнул в воздух, а бабушку с детьми отпустил.
После освобождения "подпольщики-коммунисты" клялись на могиле
деда, что они поставят ему золотой памятник. Но мы знаем, какое у коммунистов
слово (один из них, впоследствии стал первым секретарем райкома). И, если бы не
школьники из местной школы, которые своими силами облагородили в лесу могилку
моего деда Остапенко Антона Родионовича, то у меня бы осталась от него только
светлая память.
| 
